возможно, что человек, которого собирались принести в жертву, мог продолжать оставаться безразличным к своей судьбе?

Но поскольку я отчаянно решил добиться освобождения девушки, то решил просчитать все наши возможности. Я совсем не желал кровопролития, хотя силы были не на нашей стороне.

Старый жрец казался полным решимости препятствовать тому, чтобы мы высадились на его судно. Но с адекватной решимостью идти другим путём я осторожно переложил лук из «Серны» против площадки каноэ так, чтобы предоставить наименьшую возможность для враждебного проникновения в нашу шлюпку. Тогда Самоа с ножом в ухе и я с мачете ступили на возвышение, оставив Ярла в верхней части лодки вместе с его гарпуном и тремя заряженными мушкетами, лежащими рядом. Ему было строго приказано сопротивляться малейшему движению к нашему судну.

Когда мы взошли на каноэ, островитяне медленно отступили, иногда серьёзно перешёптываясь – все, кроме старого жреца, который всё ещё оставался сидеть, представляя собой неустрашимый, хотя и обеспокоенный, фронт. К нашему удивлению, он жестом предложил нам присесть, что мы и сделали, заботясь, однако, о том, чтобы не упускать из поля зрения Ярла.

С надеждой на появление добрых чувств я развернул рулон набивного ситца перед жрецом, обратив его внимание на нанесённую идеализированную иллюстрацию, представляющую несколько сотен юнг, одновременно занятых работой на сотнях элементов снастей огромного судна. Поглядев на них, он знаком дал мне понять, что когда-то давно сам поднимался на корабельные мачты. Сделав этот намёк, жрец помрачнел, и его лицо приобрело свирепое выражение, как будто какое-то потрясение было связано с этим воспоминанием. Но скоро оно пропало, и старик весьма резко повеселел.

В то время, пока мы так вот сидели вместе, вся моя душа была полна мыслей о пленнице и о том, как лучше всего достичь моей цели; я часто пристально поглядывал на шатёр, когда внезапно заметил движение среди незнакомцев. Почти в тот же самый момент Самоа, глядя прямо на Алиму, своим обычным тоном предложил мне принять во внимание, что тучи сгустились. Едва было произнесено это предупреждение, как вооружённые резными дубинками островитяне полностью окружили нас. Тогда старый жрец поднялся и заявил, что мы оказались полностью в его власти и если мы не поклянёмся отбыть в нашу лодку немедленно и не досаждать ему больше, то нам придётся худо.

«Уходите, и будете живы, останетесь здесь – умрёте!» Пятнадцать к трём. Безумно противоречить его власти.

А красавица была под угрозой.

Нож, прежде свисавший с уха Самоа, уже оказался в его руке. Ярл не способен был без нас отстоять лодку, а несколько островитян тем временем рванулись к нему. Времени на раздумья не оставалось. Всё произошло быстрее, чем это рассказывается. Они приближались к нам, чтобы выкинуть нас с каноэ: грубый старый жрец оттолкнул меня, угрожая своим кинжалом из острого рыбьего позвонка. Толчок и угроза! Прежде чем я осознал это, мой мачете сделал быстрый выпад. Проклятие вырвалось из его рта, красная кровь брызнула, он зашатался, изумлённо повёл глазами и свалился в море, как подрубленный. Вопль проклятий поднялся в воздух. Дикий крик донёсся из шатра. Среди создавшейся мёртвой тишины среди толпы мы оба уже бежали к лодке. Запрыгнув в неё, мы увидали Ярла, борющегося с двумя островитянами, в то время как остальные всё ещё выли на возвышении. Гнев и горе сломили их.

Одним ударом своего мачете я сразу же разрубил верёвку, которая удерживала нас у каноэ, и с Самоа, напавшим на этих двух островитян, и с помощью Ярла мы быстро справились с ними, уложив их на дно лодки.

Небожитель и Самоа связали пленников, я быстро поднял наш парус, и, расправив его, мы быстро отошли от каноэ. Незнакомцы вызывающе грозили нам своими копьями, некоторые вскидывали их, как будто желая метнуть, в то время как другие хватали их за руки, как будто пытаясь воспрепятствовать этому, чтобы не подвергнуть опасности жизни своих соплеменников на «Серне».

Начавшиеся неблагоприятно, некоторые события часто приводят к успешным результатам: будучи далеко от всех реальных шансов спасения пленницы, совершённый нами рывок, необходимый для спасения Ярла, только приблизил успех нашего невероятного предприятия. Сделав пленниками двоих незнакомцев, я решил сохранять их как заложников, с помощью которых мы смогли бы реализовать свои планы без дальнейшего кровопролития.

И здесь надо отметить, что некоторые туземцы были ранены в драке, в то время как все три их противника получили лишь несколько ушибов.

Глава XLII

Раскаяние

Во время драки ни один мушкет не выстрелил. Первый, схваченный Ярлом, дал осечку, и, прежде чем он смог схватить другой, противник приблизился настолько, что уже невозможно было спустить курок. Его гарпун стал для него всем. И действительно, нет ничего лучше стального лезвия в бою. Оно появляется, охотно работает и никогда не устаёт. Ваш меч – это ваша жизнь и жизнь того вашего противника, которому он угрожает, и того, кто также сжимает его в своих руках. Он прикроет быстрее, чем шомпол; и работа сталью – игра без какого-либо перерыва. Есть вещи не менее смертельные, чем пули; и штык, дополняющий тонкий ствол, откуда вылетает заряд, более надёжен, чем порох.

Связав наших заключённых и уложив их продольно через сиденья лодки, мы гребли за каноэ, подавая миролюбивые знаки.

Замечу, что если и есть какая-либо вещь, способная обеспечить прилив сил в слабеющие вены, то это – вид побеждённого противника, обладавшего большей боевой готовностью, но которого некая потребность вынудила подчиниться вам. Не все победы триумфальны, не все завоеватели – герои.

Когда мы приблизились к каноэ, стало ясно, что горечь от утраты их господина снова охватила разум оставшихся в живых. Поднимая руки, они проклинали нас и время от времени испускали из груди низкий, пронзительный вопль, характерный для их чувств. Как и прежде, слабые крики слышались из шатра. И всё это время тайна висела над морем и над злополучным каноэ.

От этого вида словно железная булава упала на мою душу; будто проклятый колокол зазвонил в моём ухе! Именно из-за меня случилась та смерть, что вызвала пронзительные вопли, которые я теперь слышал. Этой рукой я превратил живого человека в мёртвого. Раскаяние тяжело свалилось на меня; и тут же я спросил самого себя, неужели смертельное дело, которое я совершил, перевешивает добродетельную причину спасения пленника от рабства; или основа поступка в том, что я участвовал в этом фатальном хулиганстве ради некой другой эгоистичной цели: романтических отношений с красивой девицей. Но, отогнав эту мысль, я поклялся быть человеком. Не я ли спаситель девы? Кто так не считает, тот ниже меня по духу.

Мрачно глядя перед собой, Ярл тем временем угрожал нашим заключённым своим оружием, чтобы запугать их соплеменников. Затем честный Ярл отвёл свой гарпун. Но, потрясая своим ножом в воздухе, Самоа всё же бросил вызов незнакомцам, и от этого мы не смогли его удержать. Его языческая кровь кипела.

Стоя на носу лодки, я уже уверял незнакомцев, что всё, что нам нужно, – это дева в шатре. Пленники – наша собственность, они будут возвращены в целости. В противном случае они должны будут умереть. С криками они вскочили на ноги и принялись размахивать своими дубинками; но, завидев гарпун Ярла, дрожащий у сердец наших пленников, быстро отступили, согласившись наконец пойти на выполнение моего требования. Тогда я запрыгнул на помост и с него указал островитянам на линию около борта, приказав им отойти за неё. Затем призвал их одного за другим сложить оружие; они побросали его в шлюпку.

«Серна» теперь была пришвартована к корме каноэ, и, покидая Ярла, пообещав защитить его, как и прежде, Уполуан присоединился ко мне на палубе.